***
Надежда, как лягушонок, из
сердца выскочит и назад.
Воды мои не глубоки, и мир мой
совсем не ад.
Взглядом Колумба
я открываю цветы у серых оград.
Рукой инженера я
начерчу свою жизнь в строках баллад.
***
Я когда-то бежал, но не помню, от каких
богов и когда.
Потому я плыву в
своей жизни, как Иона в чреве кита.
Ма оба в чреве
вселенной, у нас договор навсегда:
Я – его вечный
пленник, но не его еда.
***
В прямом углу
между мертвым и тем, кто плачет над ним
Отныне то самое
место, что будет домом моим.
Женщина рядом со
мною, дочь вознеслась, как дым,
В мое широкое
сердце, потому что все мы сгорим.
Мгновенья гнойных
ран,
мгновенья песен.
Всегда что-то
уходящее, всегда боль.
О, отец мой был
деревом в роще предков,
Покрытым зеленым
мхом.
О, вдовы плоти,
сироты крови,
Я должен бежать.
Глаза, острые,
как кинжалы,
Вскрыли тяжкие
тайны.
Но сквозь раны в
моей груди
Бог смотрит на
мир.
Я – дверь в его
доме.
Смерть моего отца.
Отец мой вдруг из
всех на свете комнат
Однажды вышел.
Почему – не помню...
Пошел просить он
бога своего,
Чтоб тот помог
нам в случае аего.
И всемогущий бог приходит вдруг,
И вешает свой
плащ на лунный крюк,
Но моего отца, о
нас скорбя,
Навеки оставляет
у себя.
Вечер в Иерусалиме.
В Иерусалиме на крыше
сохнет белье,
Освещенное
последним лучом заката:
Белые простыни
жены врага,
Полотенце врага,
Которым он
вытирает пот лица своего.
А в небе над
городом – воздушный змей,
А на другом конце
нити – мальчик,
Которого не видно
из-за стены.
Мы подняли множество
знамен,
Чтоб они думали,
будто мы счастливы.
Они подняли
множество знамен,
Чтоб мы
думали о них то же самое.
Дождь на полях
сражений.
Капает дождь
На лица моих
друзей,
Живых и мертвых.
На лица
живых,
Прикрывающих
головы плащами,
И на лица
мертвых,
Уже не
прикрывающихся ничем.