Это старое дерево в темном и тесном дворе,

На котором не более трех зеленеющих веток,

Эта нищая, жалкая, темно-зеленая ветошь

Одержима безумным желанием не умереть.

Это бедное дерево – нет половины ствола.

Это – старая рана, давно уже ставшая шрамом.

Но зеленые листья все лезут и лезут упрямо,

И на свежих порезах, как кровь, выступает смола.

В этой темной щели не появится солнечный свет,

Но живые побеги все рвутся и рвутся наружу,

Гонят медленный сок и цветут и скрипят неуклюже,

Хоть земли под измученным корнем почти что и нет.

Это боль выживанья – тоскливый и сорванный вой,

Тот, услышанный Лондоном в схватке с природой суровой.

Это плоти живучей и властной тугие оковы

Разрываются надвое между борьбой и мольбой.

Мне знаком этот звук, он и мне разрывает гортань.

Солнце бьется в зрачки, и в груди поднимаются комья.

Это песня о том, что не будет нам в мире покоя,

Ведь покой – это смерть! Привязавшийся к жизни – восстань!

Этой старенькой сливе я руку пожму, как сестре,

И в ладони, как слезы, посыплются капельки с листьев.

Как я ей подпою! Как я песней хочу поделиться

С этим деревом, брошенным в темном забытом дворе.