Чернильный   рыцарь                                                       

                                                                                                   

                                                                                                           Ведь был солдат бумажный...          

                                                                                                                                     Б. Окуджава

                   

                                                                                                    О нет, мой читатель, мой критик слепой,

По крайности ж есть у поэта

И косы, и тучки, и век золотой,

Тебе ж недоступно все это.

                                            А. Блок

«Стрела просвистела над самым ухом. Граф де Лано по привычке пригнулся, затем снова выпрямился, развернул коня и усмехнулся: «Интересно, они что, в темноте видят?»  Ездить под стенами Орлеана было опасно даже ночью.»

Шариковая ручка, зажатая в худой, измазанной чернилами руке, тихонько скрипит. Неровные буквы скачут по бумаге. На мгновение рука останавливается, и Ринка задумчиво поднимает глаза. 

-- Нет, он бы вряд ли так сказал. Если я его списываю с Кесселя, он так не должен говорить. Ладно, поправим...

На  только что написанную фразу ложатся несколько жирных чернильных линий, а сверху, над строкой, меленьким почерком бежит исправление.

-- Впрочем, если я его списываю с Кесселя, он бы вообще туда не поехал. Ладно, это все ерунда... 

Размышления прерываются звонком  телефона. В трубке сладенький голос – Машка... 

-- Алло, Рин?  Так ты идешь? 

-- Куда?

-- Ну в кино...

-- Ладно, сейчас выхожу.

Ринка кидает трубку.  Чертово кино, дописать не дадут...  Ринка одевает черное с белыми горошинами платье, причесывается и выскакивает на улицу.  В голове вертится граф де Лано и все никак не может решиться скакать ночью под стенами Орлеана. Возле подъезда ее  уже  ждут.  Машка со товарищи... Вот черт,  опять будут нотации читать. И Надя здесь, вся в беленьком. Что Надя идет, это хорошо, не так скучно будет...

-- Привет!

-- Привет, наконец-то. Как ты по ступенькам прыгаешь, весь город слышит. Когда ты научишься нормально ходить?

Да, без Машкиных нотаций не обойдется...

-- И что это за вид? Неужели хоть в кино нельзя нормально одеться? Руки все в чернилах, что такое? Когда мы тебя  исправим, наконец?

Мысленно: «Никогда...  Хе, вы еще надеетесь...» Надя одними глазами спрашивает: «Ну как, дописала? Как там твой рыцарь?  Допишешь – прочти мне, непременно.» Ринка кивает. Хорошо, что ей есть кому доверить своих  хрупких чернильных рыцарей. Впрочем, у Нади есть свои рыцари – тоже хрупкие и тоже чернильные. За разговорами подходят к остановке автобуса. Втираются в толпу и втискиваются в узкую дверь, занимают четыре свободных места. Ринка остается стоять: пятого места нет.

-- Девочки, может, подвинетесь?

Надька улыбается – мол, подвинемся. Машка двигаться не собирается

-- Я юбку изомну! Ринка, как ты не понимаешь, я не просто в кино, а на свидание иду с  парнем!!!

Мысленно: «Тьфу, опять нотации...  Э, ладно, перетерпим...»

-- Кстати, ты тоже идешь на свидание, не забывай!

У Ринки глаза лезут на лоб. А это уже что-то новенькое. Какое-такое свидание?

-- Помнишь, я обещала тебя познакомить...

-- Маш, ну не надо мне, я же тебе говорила...

-- Про что, про этого, как его там, Кисель?

-- Кессель...

Ринка бледнеет. Внутри поднимается какое-то чувство стыда. Ей стыдно произносить эту фамилию, отдавая ее тем самым на растерзание, тем более таким...  Может, лучше пусть бы он был Киселем. Жалко и стыдно. Но уж графа де Лано она не отдаст никогда.

-- Как ты не поймешь, это же не серьезно! Надо любить мужчин, взрослых, сильных, (Мысленно: «Ага, как горилла.»), привлекательных, опытных, чувственных...

Машка мечтательно воздевает глаза к небу.

-- Интересно, почему именно взрослых?

-- Потому, что так надо!

-- А не каких-то там мальчишек с соседней парты. Вообще, вы с Надей удивительно несерьезные люди.  Придумываете себе какие-то лишние проблемы, влюбляетесь в одноклашек, стишки сочиняете, телевизор включаете раз в год – это я тебе, Рина, говорю – и вообще, вы живете несовременно! Не-сов-ре-мен-но!

Ринка невольно улыбается, про себя: «Ага, а ты очень современная...  От черной кошки за километр шарахаешься.»

-- Вы с Надей – типичные ботаники!

Ринка, несколько удивленно: «Вообще-то не ботаники, а историки!» Надя тоненько улыбается: «Весьма польщена!» и Ринке,  снова одними глазами: «Это я не тебе...»

Ринка понимает.  Ей бы Надя так не сказала. Вообще, Надя – мраморная леди. А Ринка совсем не мраморная. И тем более не леди. Она не может так говорить и всегда кипятится. Кипятится... Тут мысли идут куда-то в сторону:  «Кипятится. Как чайник. А чайник по-немецки – «Kessel». Ага, как Кессель. Кстати, Кессель никогда не кипятится, он всегда очень спокойный. Значит, граф де Лано должен быть очень спокойный... Что за чертовщина в голову лезет...»  Ринка слегка встряхивает головой, как бы отгоняя поток ненужных сейчас мыслей. Доезжают до нужной остановки. Надя  и Ринка молча переглядываются: они выскочат «зайцем». «Мраморная леди» тоже экономит на транспорте, это ее Ринка научила. Она, как ни крути, тоже чуть-чуть сорви-голова. Это хорошо...  Бесплатный проезд удался. Выскакивая из автобуса, Ринка заговорщицки улыбается подруге. Надя, уже вслух:

-- Так  когда ты мне дашь почитать?

-- Я завтра допишу. Я тебе сама почитаю, у меня же почерк...

 Через несколько минут рядом появляется Машка со товарищи.

-- Вы что, в среднюю дверь вышли? Какой позор...

Надя, шепотом:

-- Рин, он тут живет?

-- Да, вон тот дом. Вон окно его, на четвертом этаже.

Дом, на который Ринка указывает, большой, пыльный, в пять этажей – многоквартирная коробка.  И окон множество.

-- Вон то окно, крайнее, самое облупленное и потрепанное.

-- Думаешь, я вижу, какое из них потрепанное?

Да, про это Ринка забыла. Надя действительно очень плохо видит, и ее огромные карие глаза спрятаны за толстенными линзами очков. По мощеному троттуару идут в шеренгу.  Ринка и Надя – с краю.  У Нади рука на поясе – на рукояти несуществующей шпаги. У Ринки – руки за спиной. Руки за спиной. Мысли снова где-то в стороне: «Стоп, а почему за спиной? Это же еще не Руан,  Руан будет нескоро, а пока ничего еще не было. Даже Орлеан еще не взят.  Но все уже готово к штурму.»

-- Рина, приготовься...

Мысленно: «Я уже... Даже рана не болит. Да, к завтрашнему бою я готова. Стоп, к какому бою? Опять чертовщина в голове...»

-- Готова к чему?

-- Ну, к свиданию.

-- Я уже сказала, не надо никакого свидания.

-- Нет, надо.  Рин, какая же ты несерьезная,  еще хуже Надьки.

Надька, тем же звенящим голосом: «Еще раз весьма польщена. Даже удивляюсь такому количеству выпавших на мою долю комплиментов.»

-- Хватит уже, достала своими  древностями. Где ты этого набралась?

-- Вот-вот, -- поддакивает кто-то из компании (не поддакивать лидеру опасно), -- это несовременно. Не вздумай там, при НИХ,  такое ляпнуть.

Надя молчит. 

-- Девочки, неужели вы не понимаете, если вы будете... ну короче, если вы такими будете, у вас никогда не будет любви, никогда!

Ринка мысленно усмехается: «Вот и хорошо... Нужна нам такая любовь, как по уставу...»

Над ухом – Надин шепот: 

-- Интересно, зачем им это надо?

-- Поиграть хотят, мы для них вроде кукол. Или пешек.

Вот и условленное место. Их уже ждут. Пятеро «сильных и привлекательных», по меткому Надиному замечанию «не обезображенных интеллектом». Машка подходит к первому, самому высокому, медленно, обольстительно, он так же медленно целует ее в щеку – новая мода здороваться.  Первый – Машку, второй – ее подругу, третий --... Скоро очередь дойдет  до Ринки, а она боится этого, как выстрела, даже больше чем выстрела.  Выстрела... Мысли опять куда-то отклоняются, но успевает сорваться фраза: «Мы не хотим мешать своим присутствием вашей идиллии...»  Пока в головах Машки, подруг, а также «сильных и привлекательных» ворочается незнакомое слово «идиллия», Надя, торжествующе улыбаясь, добавляет: «А посему разрешите откланяться!»  Уже отойдя на несколько шагов,  Ринка спиной  чувствует  негодующий взгляд  Машки  со товарищи, и недоуменный – «сильных и привлекательных».   Игры не вышло. Пешки сбежали в свой далекий и непонятный чернильный мир.

-- Рин, а помнишь, ты стихи писала, хороште, про черно-белую доску?

-- Ага, ну так это тот самый случай.

По огромной улице идут рядом две маленькие сутулые девочки,  а вокруг  шагают  пары, все, как  положено:  справа – «красивая и стройная», слева, держа ее за руку – «сильный и опытный».  Они любят или хотя бы делают вид, что любят друг друга, потому что так надо.   Вон в одной из пар мелькает знакомое лицо. Ринка вглядывается.

-- Кессель?

-- Ага, он самый!

-- А как...?

-- Но ведь графиня де Лано тоже была...

-- Как, уже была?

-- То есть, пусть будет, даже если ее раньше не было. Почему у чернильного рыцаря не может быть чернильной дамы? Все равно же он идет под знаменем Жанны д' Арк.

-- Так ты мне  почитай, только когда уже про бой напишешь...

-- Почитаю, конечно. Сегодня вечером допишу и почитаю.

На пару минут обе умолкают. Надя внимательно вглядывается в лицо того, кто и не представляет себе, что ему через несколько часов предстоит брать Орлеан.  Его графиня тоже себе этого не представляет. Надькя про себя усмехается: «Интересно, а она вообще представляет себе, что такое Орлеан?» и вслух произносит:

-- Рин, вот видишь, нам же сказали, что мы с тобой несерьезные и у нас никогда не будет любви.

Ринка недоуменным взглядом окидывает Надьку с головы до ног: «И ты, Брут? Сама же только просила почитать!» 

-- Зато у нас есть и  граф де Лано, и Орлеан и...

-- Короче, у нас есть хотя бы чернильные рыцари, а у них...

--  А  у них этого не будет, никогда, понимаешь?

Надька торжествующе улыбается.

-- Ага, так им и надо.

Медленно опускается на город занавес сумерек.

«Медленно опускался на город занавес сумерек. Острые шпили башен  пронзали легкую дымку. Граф де  Лано поднял голову, чтобы дотянуться взглядом до самого высокого из них. На башнях были флаги. Французкие флаги. Орлеан был взят. Это была первая победа.»