Ура моему королевству,

Воде, и земле, и траве!

Огня и железа посредством

Его не осилить вовек!

Твоею рукою делезной

Его не удержишь в узде.

Границы ему неизвестны,

Оно существует везде.

И, корку смертей прорывая,

Коси ее, жги ее, рви,

Трава неизменно живая

Растет на золе и крови.

И сын прожолдает учиться

У мернвого ныне отца,

И пепел Клааса стучится,

Колотит в живые сердца.

Монархии чахлый сторонник!

Над прудом звенит мошкара,

Одной присягая короне –

Всевластию жизни – ура!

В полночь тих и упруг

По переулкам шаг.

Здравствуй, мой новый друг,

Здравствуй, мой старый враг!

Полночь тиха, темна…

Ну-ка, сочти, дружок,

Сколько ты раз меня

Вешал, топил и жег?

Сколько за все века

Ты настрогал колов?

Сколько, кому и как

Ты отрубил голов?

Вижу твой сладкий сон:

Реет имперский стяг,

Высится гордый трон,

(Да на моих костях…)

Под топором – скоты…

Меч – благородней все ж…

Мне все равно, чем ты

Голову мне снесешь…

Только теперь – виват!

Сытеньких глаз не щурь!

Я до сих пор – жива!

Я тебе не прощу!

Я не видала той войны,

Смертям не знаю я цены,

И страшный год тридцать седьмой

Совсем не мой, совсем не мой,

Но все ж ко мне приходит в сон

Тяжелым шагом легион,

Весь в черных свастики крючках

И с меткой «Ваффен» на значках.

Они идут под гром и вой,

Из гроба вызваны тобой,

И я навстречу им встаю,

А ты – в строю, а ты – в строю…

В меня направлен каждый штык,

В любой колонне первый – ты,

И хрипом делается крик:

Любой, кто следом – твой двойник.

И жадно смотрят глотки дул,

Но на колени – не паду,

И звуки переходят в гул,

Но я же сдаться не могу!!!

И я ору, уже хрипя:

«Какое множество тебя

Должно на этом свете быть,

Чтобы одну меня убить!»

Из черных ружей – серый дым,

И смерти миг неотвратим…

И я самой себе клянусь,

Что я не сдохну, не загнусь,

Что завтра я живой проснусь,

Что собственный услышу пульс,

Что солнечный увижу свет…

Все это длится много лет,

И каждый вечер я шепчу:

«Я жить хочу, я жить хочу…»

В тебе сильней день ото дня

Желание убить меня,

Втоптать в асфальт, свести на нет,

Но не видать тебе побед,

Ведь каждый день – ты так и знай –

Я пробуждаюся ото сна…

О герцог Альба! Ты могучий малый!

Ты так любил народ сводить на нет!

Всю Фландрию ты б свел на нет, пожалуй,

И я б совсем не родился на свет.

Но в твой кровавый век тебе, паскуда,

Не раз случалось встретиться со мной.

От этих встреч мне часто было худо,

Но ты подох, а я еще живой!

Ох, Торквемада, ты могучий тоже!

Весь арсенал твой мне, увы, знаком,

Но не сумел меня ты обезножить

Испанским знаменитым сапогом.

И сколько б ты меня ни жег, ни вешал,

Ни посыпал полей моей золой,

Своих собак ты этим не утошил,

Ведь ты подох, а я еще живой!

Я и к тебе добрался наконец!

Хоть псарня у тебя намного лучше,

Но из людей не делает овец.

Хотя ты с целой армией гонялся

За мной с моей облезлою совой,

А все ж в итоге в дураках остался,

Ведь ты подох, а я еще живой!

Мой дорогой, мой милый современник,

Наследник тех троих по существу,

Хоть всех их вместе взятых ты надменней,

С тобой в одном квартале я живу.

А ты и сам схватил бы а руки плетку,

Рукой железной сжал бы шар земной,

Но все равно ты не заткнешь мне глотку:

Подохнешь ты – останусь я живой.

Теперь ты в прошлом. Не сейчас. Намедни.

Сын смерти и других попутных зол,

Увы, не первый в мире, не последний

Ее уполномоченный посол.

Да, широка у смерти агентура,

Но ненадежна все ж, как ни крути.

И вот твоя высокая фигура

Упрямо встала на моем пути.

Но все-таки – ура! – единым взмахом

Клинка, пера, ветров и черных крыл

Ты был убит. Ты стал отныне прахом.

(Скажи, а чем до этого ты был?)

Теперь прогнивший твой безносый череп

Хотя бы явственнее виден стал

Сквозь шляпу новомодную и через

Слова твои, в которых пустота.

Пугай других, иди куда угодно,

Тащи в себе осиновый свой кол,

А я отныне от тебя свободна,

Месье уполномоченный посол!

Ты след оставил на моей дороге,

Ты по сердцу прошел, заставив спеть.

Ты в прошлом. Новый призрак на пороге –

Моя ручная ласковая смерть.